Алексей Петрович Ицко, управлявший делами старшего Митряева, прочитал телеграмму младшего Митряева и спрятал её в секретный сейф, с давних времён врезанный в стену кабинета за письменным столом. В телеграмме сообщалось, что брат выезжает из Токио и вскоре прибудет в Читу.

Младший Митряев плохо представлял, что происходит в России. Поездка казалась ему совершенно безопасной. Он даже взял с собой дочку и вместе с ней и овчаркой Чако очутился не в Чите, а сначала у партизан, а потом в штабе одной из дивизий Амурского фронта.

Эта сложная тайная операция готовилась долго и тщательно. Все было сделано с таким расчётом, чтобы вместо младшего Митряева в Читу — в логово семеновцев — мог приехать опытный советский разведчик.

ПРОВЕРКА

Поезд подтащился к читинскому вокзалу. Комендантский взвод высыпал на платформу. Разбившись на четвёрки, солдаты разбежались вдоль состава. Началась обычная проверка документов. Большинство приехавших были военные. Лишь кое-где среди офицеров и солдат попадались другие пассажиры. Их проверяли особенно тщательно и придирчиво.

В тамбуре второго вагона появился франтовато одетый человек с надменным властным лицом и спокойным, немного ленивым взглядом.

— Документы! — потребовал унтер-офицер.

Не обращая на него внимания, мужчина громко позвал носильщика и стал спускаться вниз, брезгливо придерживаясь за пыльные поручни.

Унтер разозлился и рявкнул на всю платформу:

— Предъявить документы!

В ответ послышалось рычанье, и над плечом остановившегося на нижней ступеньке мужчины высунулась оскаленная собачья морда. Овчарке не понравилось, что с её хозяином разговаривают так грубо.

— Чако! — прикрикнула появившаяся в тамбуре девочка и успокаивающе погладила собаку по голове. — Никто папу не тронет!

А мужчина холодно оглядел унтер-офицера и, вытаскивая из кармана документы, процедил сквозь зубы:

— Я, любезный, не глухой.

Подбежал носильщик.

— Четвёртое купе, — сказал ему мужчина и помог спуститься дочери на платформу.

Спрыгнула и овчарка. Уселась у ног девочки, не спуская настороженного взгляда с унтер-офицера, который внимательно проверял документы. Японские иероглифы заставили его пожалеть о грубом окрике. Он подтянулся, козырнул и извиняющимся тоном произнёс:

— Пожалуйста, господин Митряев!

Подошёл высокий, коренастый извозчик. На щеке его ярко выделялись три глубоких рубца.

— Беру дёшево, везу, однако, быстро. Куда прикажете?пробасил он привычную фразу.

— В усадьбу Митряева, — ответил мужчина. — Идём, Мэри!

И они пошли за извозчиком. Впереди бежала овчарка. Сзади носильщик тащил два больших чемодана. На площади у привязи стояла потрёпанная коляска на высоких рессорах. Некрупная, хорошо откормленная лошадь мирно хрустела овсом, засунув голову в торбу по самые уши.

Уселись. Коляска, разбрызгивая грязь, пересекла площадь и въехала в одну из улиц.

Мика, надвинув на лоб японскую шляпку, с любопытством озирался по сторонам. Платайс припоминал карту Читы и проверял, хорошо ли он ориентируется в незнакомом городе.

За этим поворотом должна показаться колокольня… Правильно! Вот она торчит над крышами домов. А слева от церкви стоит дом Митряевых. Старый, двухэтажный, рубленный из толстых стволов вековых лиственниц.

Прохожих было много, большинство военные. Солдаты шли и строем, и в одиночку. И все с любопытством оглядывали коляску с большой овчаркой, сидевшей между мужчиной и девочкой. Во многих дворах дымились походные кухни. Казалось, что коляска едет не по городу, а по военному лагерю.

Миновали ещё один поворот. Эта улица вела на городскую окраину. Дома здесь стояли пореже, грязь на дороге стала гуще.

— С приездом, однако, господин Митряев! — неожиданно произнёс извозчик, когда поблизости никого не было. — С благополучным приездом! — добавил он, не поворачиваясь. — Отчаянная голова! Надо ж — в такую берлогу сунуться! Да ещё с сынишкой!

Мика вздрогнул и сжался. Платайс спокойно похлопал сына по колену.

— Все, Мэри, в порядке!… Такой тройной шрам лучше всякого пароля… Откуда он у вас, Карпыч!

Извозчик шумно вздохнул, приподняв широкие плечи.

— Молодой был — дурной… Один на медведя хаживал… Осталась памятка от когтей.

— Скажите, Карпыч, — спросил Платайс, — вы заметили что-нибудь или знали, что я с сыном?

— Партизанский телеграф донёс, а так, вроде, не заметно.

Карпыч говорил тихо, глухо и ни разу не оглянулся на седоков.

— Вы уж того… не обижайтесь!… — попросил он. — Со спиной моей говорить приходится. А что поделаешь?… Глаз чужих много… Бедному извозчику вроде не о чем с японским богачом беседовать… Особо по первому разу… Опасно… Нас тут недавно крепко потрясли… Вдвоём, считай, остались… Слабая мы вам подмога.

— Ничего, Карпыч, ничего! — сказал Платайс. — Дайте мне только оглядеться… А кто второй?

— Тоже извозчик — ломовой.

— А звать как?

— Все Лапотником прозывают. И вам так же надо, — Карпыч причмокнул на лошадь и кнутом указал на почерневший от времени особняк. — А вон и усадьба Митряева… Держитесь: управляющий — жох! Что там проверка на вокзале! Этот похуже будет — печёнку выест!… Ну, а меня, когда надо, на площади у станции найдёте.

— Мы что-нибудь получше придумаем, — возразил Платайс.

— Все, однако! — прервал его Карпыч. — Помолчим… Опасно.

Забор вокруг усадьбы был добротный, высокий, без единой щёлочки. Ворота и небольшая дверь в них наглухо заперты. Массивные ставни на окнах второго этажа, видневшегося за забором, тоже были закрыты. Не дом, а крепость или острог, угрюмый, почерневший.

Карпыч остановил лошадь у ворот и долго стучал кнутовищем в запертую дверь. Платайс и Мика сидели в коляске. Овчарка скулила и с беспокойством поглядывала то на них, то на забор. Она просила разрешения отойти от хозяев. Платайс кивнул головой — разрешил. Чако сорвался с места. Он мчался не к воротам, а вдоль забора. И Платайс успел заметить, как метрах в десяти справа от ворот закрылся потайной глазок, прорезанный в доске.

Не добежав до «глазка», Чако остановился и пошёл назад. Он слышал шаги за забором. Человек, следивший за коляской, приближался к воротам. Дверь открылась.

— Кого привёз, Карпыч? — спросил высокий костлявый мужчина с черными крохотными усиками и гладко причёсанными на прямой пробор волосами.

— Известно кого, Ляксей Петрович, — ответил извозчик. — Братца хозяина вашего — царство ему небесное. Не дождался, горемычный…

Управляющий пригнулся, пролез сквозь низкую дверь с высоким порогом и, косясь на овчарку, скалившую зубы, дважды сдержанно поклонился: сначала Платайсу, потом — Мике.

— Милости просим!

Выпрямившись, он представился:

— Ицко, Алексей Петрович. При вашем брате состоял в управляющих, а теперь — ваша воля.

— Я думаю, — ответил Платайс, — мой брат плохих людей не держал, а хорошие и мне нужны.

— Милости просим! — повторил управляющий и, скрывшись за воротами, быстро распахнул обе створки.

Карпыч подвёл лошадь к широкому крыльцу с резными потрескавшимися балясинами, покрякивая, снял чемоданы и сказал Платайсу:

— Вот и прибыли… Дай вам бог удачи, однако, господин Митряев!

Платайс достал кошелёк, протянул Карпычу пару крупных бумажек, предупредил:

— У меня много будет поездок. Ты, дед, каждое утро заглядывай сюда. Управляющий скажет, нужен ты или нет.

Пряча поглубже деньги, Карпыч широко улыбнулся. Рубцы на щеке разошлись, как меха гармошки. За сивыми усами прорезались белые крепкие зубы.

— Да за такую деньжищу!… Да я день-деньской у ваших, ворот торчать буду!

— Не надо! — улыбнулся и Платайс. — По утрам заезжай.

— Куда прикажете? — спросил управляющий, подымая чемоданы.