— Спи сама! — вопил из-под пола Цыган. — Как бандитов, в тюрьму засадили!

— Издевательство настоящее! — вторил ему Мика тонким голосом.

Когда в подвал долетели звуки боя, мальчишки притихли.

— Поняли теперь? — донёсся голос Кати. — Убить могут! А вы — герои, вас охранять приказано!…

Дав несколько артиллерийских залпов по казармам и домам, в которых были сосредоточены основные силы колчаковского гарнизона, бронепоезд вышел за станцию и сделал короткую остановку. Наводчика Петрова переместили к пулемёту рядом с постом командира. Это предусмотрительное распоряжение Платайса оправдало себя уже на следующей станции.

Когда бронепоезд на медленном ходу подошёл к тёмной платформе, впереди загорелся красный глазок семафора — путь на запад был закрыт.

Из вокзала выскочил офицер, крикнул:

— Что там у вас происходит? Мы слышали канонаду!… И телеграф не работает!

Платайс подмигнул Петрову. Георгиевский кавалер высунулся из двери вагона так, чтобы видны были кресты.

— Это мы, ваше благородие, партизан пугнули! Обнаглели: подошли к самому городу и телеграфные столбы повалили!

— Ну и что? — тревожно спросил офицер.

— Не беспокойтесь! Добивают их наши! — ответил Петров.

В подтверждение его слов с востока долетела приглушённая расстоянием пулемётная очередь.

Красный глаз сменился зелёным. Бронепоезд снова двинулся к фронту.

А бой в городе ещё продолжался. Остатки колчаковского гарнизона, преследуемые партизанами и рабочей дружиной, откатились к окраине и залегли в канаве за мастерской жестянщика. Длинными очередями строчил пулемёт, прижимая наступающих к земле.

Командир отряда Торгашов выслал две группы партизан в обход колчаковцев. Стрельба разгорелась и на флангах. Мастерская попала под перекрестный огонь. Со звоном полетели выбитые пулями стекла.

Катя отбросила ногой табуретку и упала на пол.

— Спускайся сюда! — услышала она горячий шёпот Трясогузки.

— Ничего! — ответила Катя. — Сейчас наши заберут их в плен!

Но пулемёт колчаковцев продолжал строчить, пока дружное «ура» не заглушило его. Партизаны и рабочие бросились в атаку. Звуки стрельбы стали отдаляться. На пустыре стонали раненые.

Катя выглянула из окна. Недалеко от крыльца лежал партизан. Чуть подальше — ещё двое. На доске, перекинутой через лужу, сидел рабочий и зубами затягивал на руке жгут.

Сдёрнув с окна занавеску, Катя выбежала из мастерской.

Не прошло и минуты, как приподнялась половица. В тёмной щели блеснули три пары любопытных и немножко испуганных глаз.

— Ушла! — шепнул Трясогузка. — Нажимай!

Общими усилиями доска с верстаком была сдвинута в сторону. Мальчишки на четвереньках добрались до окна. Перестрелка долетала откуда-то из леса. Катя перевязывала партизана, лежавшего у крыльца.

— Тикаем! — предложил Цыган.

— Куда? — удивился Мика.

— В штаб! Там нас никто не найдёт!

— От своих прятаться? — спросил Мика. — Город теперь наш! Теперь все по-честному будет!

— А продовольствие? — забеспокоился Цыган.

— Передадим Советской власти!

— Склад передадим! — согласился Трясогузка. — А сами?

— Чего сами? — не понял Мика.

— Армию что, распустим? — гневно спросил Трясогузка. — Вместо командира нянька у вас будет! Сопельки вытирать! За ручку водить!

Мику эта перспектива не огорчила.

— Зато она драться не будет! — сказал он.

— Эх ты! — уничтожающе произнёс Трясогузка и вдруг изменил тон: — А хочешь, я откажусь от командира? Не очень-то мне это нужно! Все будём бойцами! Ни одного леща не отпущу!

Цыган недоверчиво улыбнулся.

— А если отпустишь? — спросил Мика.

— Руби мне руку! Разрешаю! — воскликнул Трясогузка, но, подумав, добавил: — Нет! Руку, пожалуй, не стоит! Рука ещё пригодится: Колчак-то жив! Да мы только в одном городе и победили! А знаешь, сколько городов беляки заняли? Говорят, они и в Крыму сидят, жрут твои ананасы и косточки в море выплёвывают!

Эту речь командир произнёс специально для Мики. Трясогузка знал, что Цыган легче переносит жизнь беспризорника.

Главное — уговорить Мику, и тогда армия не распадётся.

Нарисованная командиром картина поразила Мику. Он представил себе, как беляки едят ананасы. Для больной матери отец не мог достать эти чудодейственные фрукты, а беляки объедаются ими! Да ещё и косточки в море выплёвывают! Не знал Мика, что нет в ананасах косточек.

Трясогузка перешёл в наступление.

— Есть у меня начальник штаба или нет?

— Есть! — по привычке ответил Мика.

Трясогузка выхватил из горна уголь.

— Держи и пиши!… Вот тут! — он указал на сдвинутую половицу. — Пиши так: «Ушли добивать Колчака. Продовольствие передаём Советской власти. Склад найдёте за речкой, под сгоревшим домом. Армия Трясогузки».

Когда Катя перевязала раненых и вернулась в мастерскую, ребят уже не было.

НА ПЕРЕДОВОЙ

Полк латышских стрелков занимал оборону на западном берегу мелкой, но довольно широкой реки. На восточном окопались колчаковцы. Наблюдательный пункт полка был устроен на колокольне. В обычные дни там дежурили два стрелка.

В ночь на Первое мая на колокольню поднялись командир и комиссар. Ждали, когда появится бронепоезд.

В донесениях, переправленных через фронт, Платайс сообщал, что операция развивается успешно. Но командир и комиссар провели бессонную ночь. Особенно тревожно стало после того, как на востоке пророкотали орудия. В полку знали, как будут развиваться события. Пушечные выстрелы не были неожиданными. И все же…

Днём с колокольни в хороший бинокль далеко вглубь просматривалась вражеская оборона. А ночью в темноте лишь изредка мелькали крохотные искорки. Не разберёшь, далеко ли вспыхнул огонёк или совсем рядом, спичка ли загорелась или померещилось от напряжения.

Комиссар опустил бесполезный бинокль, щёлкнул крышкой часов, посмотрел на стрелки.

— Рано, — сказал командир полка.Не нервничай!

Комиссар и командир давно знали друг друга и разговаривали между собой попросту.

— А ты не нервничаешь? — отозвался комиссар.

— Что наши нервы! Вот ему нервы нужны!

Комиссар понял: ему — это Платайсу.

— Удивительный человек, — произнёс комиссар. — Кажется, знал его от макушки до пяток. А он повернулся другим боком — и не узнать!… Кто он — Платайс? Учитель. Латышских ребятишек русскому языку обучал. Педант, говорят, был страшный. Запятую не там поставит какой-нибудь Арвид или Изольда — двойка!… Профессия, конечно, благородная, уважаемая. Но кто бы подумал, что в учителе сидит талантливый отважный разведчик?

— Подожди про талант говорить! — возразил командир полка.

— Нечего ждать! Ты только подумай! Перед самой революцией похоронил жену. Недавно потерял сына. Самого чуть колчаковцы не расстреляли — чудом спасся! И жив человек, и духом не пал, и в логово врага пошёл спокойно, как в школу на урок!

— Как это у Тургенева сказано? — улыбнулся командир полка. — Аркадий, не говори красиво!… Так, что ли?

— Буду! — комиссар рубанул рукой по воздуху. — Нет таких слов, которые не заслужил бы человек!… Я ведь не только о Платайсе…

И снова командир и комиссар взялись за бинокли.

Колчаковцы раньше заметили бронепоезд. Он шёл медленно, и только искры из трубы паровоза выдали его появление. В окопах зашевелились, готовясь к броску через реку. Шквальный огонь бронепоезда должен был подавить огневые точки латышского полка, посеять панику. Колчаковцы радовались. Легко наступать после мощной артиллерийской подготовки.

Вскоре бронепоезд заметили и на колокольне.

— По Платайсу хоть часы проверяй! — сказал комиссар.

Темноту прорезали яркие снопы пламени — это ударили пушки бронепоезда. Снаряды ложились точно по первой линии колчаковских окопов. Заработали и пулемёты.

— Дать сигнал! — приказал командир полка.